«Был абсолютным королем»: Юрий Васильев вспомнил пророческие слова Ширвиндта
Второй день без Ширвиндт. И второй день начинается с него. Вчерашний шок и растерянность постепенно сменяются – чем? Заторможенным осознанием произошедшего и невозможностью что-то исправить. Никогда! Поэтому пока Александр Анатольевич ещё здесь и не ушёл в то неведанное, но что никого из нас не минует, его вспоминают, вспоминают… Ведущий актёр театра Сатиры Юрий Васильев проработал с Александром Анатольевичем – страшно сказать – 48 лет.
Вот вчера нашёл книгу его «Отрывки из обрывков», а там надпись: «Юрочке Васильеву, соавтору жизни, творчества и дружбы. Твой Ширвиндт». И сразу столько всплыло. Как я ещё до театра впервые увидел его в училище. Там было два Мастера, к которым все студенты мечтали попасть – Владимир Шлезингер и Александр Ширвиндт. Я учился у Владимира Георгиевича, но Александра Анатольевича наблюдал: он был очень красивый мужской красотой – огромные глаза, стать, голос. Полноты тогда не было, а порода чувствовалась во всем. Воспоминания как вспышки. Летим из Риги в самолете после смерти Андрея Миронова. Шура хорошо держался. Правда, курил много. И вот в самолете, где в то время ещё можно было выходить и курить, он вдруг встал и ко всем нам обратился: «Я вами доволен». А ведь он не был тогда худруком. Просто все после случившегося с Андрюшей собрались. Стеной стояли, держались друг за друга перед лицом смерти.
А к смерти он относился иронично. Это его знаменитое выражение – надо быть ближе к земле. Он любил повторять его на всех юбилеях, которые блестяще вёл. Шутил, острил, но в какой то момент возьмёт, да и ввернет: «Надо быть ближе к земле». Вроде как пока все хорошо, пока гуляй, но помни – ближе к земле».
Или когда он уже стал худруком театра, как-то зашёл к Ольге Аросевой. Она уже болела, слабела на глазах. «Оль, если б ты знала так мне надоело это художественное руководство. Уйду я», – говорит он ей. «Подожди уходить, Шурик, ты должен меня похоронить» – «Ну ты с этим не тяни», – ответил он. Как же они хохотали.
Всегда молниеносная реакция на любую шутку. Все профессиональные остряки знали, что с Ширвиндтом шутить опасно. Хазанов, Винокур, Жванецкий, зная, что он в зале, старались не обращаться к нему со сцены. Потому что понимали – Шура так ответит, что хохмачи затыкались. Тут он был абсолютным королем. Перешутить его было нельзя.
А как он помогал – всем, абсолютно всем. Прибегали к нему, рассказывали о проблемах, плакали. Он вникал, снимал трубку: «Здравствуйте, это некто Ширвиндт». И все двери открывались. Ненавидел жадных. Деньги давал – сколько надо, столько и давал.
Одна из последних наших встреч – после премьеры спектакля «Иван Васильевич» я забежал к нему в кабинет. Он обнял меня, поздравил. А я смотрю на него и вижу – черты лица сильно обострились… Такое, я помню, у Менглета лицо незадолго до смерти было. Подумал: «Боже, как его сберечь?». А сейчас, когда его не стало, все только и повторяют: «Он – лицо театра, лицо театра». Неправда, весь театр – это он.
А снимок этот сделан где-то в 2010 или 2011 году. Я привёл к нему фотохудожника Елену Мартынюк, и она нас запечатлела.